Архитектурный облик городов, замков, селений
Мавераннахра XI—XIII веков сложился на почве, уготованной всем предшествующим
их развитием. Что здесь было от старого времени и что пришло с жизнью как
выражение потребностей новой формации—расчленить довольно трудно; каждое новое
явление вырастало из старого и в борьбе с ним.
Долгие годы средоточием Бухары была ее цитадель, служившая крепостью и
дворцом правителя. Еще при Саманидах старая крепость утратила свое значение. В
XI веке она лежала уже в развалинах. В начале XII века крепость была восстановлена
караханидом Арслан-ханом. В 1139—1140 годах хоре-змшах громит наместника
сельджуков в Бухаре, разрушает стены цитадели, и она снова лежит в развалинах.
В 1141— 1142 годах наместник каракитаев восстанавливает крепость, но в 1144 году
наемники сельджуков разрушают ее снова. В укреплении крепости был
заинтересован тот или иной временщик, город же оставался, по существу,
беззащитным.
Дело изменилось коренным образом, когда к власти пришли садры. В
1164—1165 годах решено было оградить шахристан с прилежащим к нему рабадом
стеной, а необходимый на фундамент городских стен жженый кирпич взять из
фундамептов стен и башен крепости. Так старая крепость — кухендиз, оплот сперва
господина Бухары, а затем разных ставленников и эмиров, была разрушена до
основания. Когда в начале XII века хорезмшах Мухаммед пытался вновь возродить
могущество хорезмской державы, он восстановил наспех и бухарскую крепость как
военный форпост своих войск. Но она не могла устоять перед натиском войск
Чингисхана и вновь была повержена в прах.
Сдал под напором времени и старый шахристан. Его прямоугольный обвод
семивратных стен давно уже поглотили предместья. Рост торговых и ремесленных
кварталов был неудержим. Вслед за первым кольцом стен рабада появляется второе,
несколько более обширное. Общая конфигурация плана изменилась вследствие этого
коренным образом. Возобладала ради-ально-центрическая планировка города с
омертвевшим ядром цитадели и полустертым в своих очертаниях старым городом
(Хисаром).
Прежняя схема плана была крайне деформирована наличием не одного, а
ряда торговых, административных, культовых центров в черте города и за его
пределами. Каждый из них обрастал быстро возникавшими и исчезавшими торговыми и
ремесленными заведениями. Просветы плана заполняли аморфной массой жилые
кварталы. Расселялись по профессиям и выселками.
Внешний контур городских стен утратил прямые очертания, изобиловал
изломами и выступами. Они отвечали не только требованиям обороны, сколько
интересам владельцев земель и угодий. В ту пору фортификационные сооружения
возводились все еще чаще из пахсы (или сырца), а не из жженого кирпича, с
круглыми, овальными или закругленно-подтреуголь-ными башнями. Стены и башни
венчали парапеты и зубцы. Подступы к стенам защищали рвы и стены-барьеры,
устраивались выдвинутые вперед башни, входившие в систему внешней стены.
Выносные башни соединялись с основными при помощи подъемных мостов. Для защиты
подступов к воротам устраивались предвратные сооружения, своего рода шлюзы.
Ибн-Хаукаль (X в.) застал расположенные в черте города,
полуразрушенные, но все еще, по его словам, величественные и прекрасные замки. Мощные
массивы стен этих немых стражей прошлого высились подобно скалам среди
беспокойного моря жизни. В Бухаре XII века замки, видимо, исчезли. Возникли
другие очертания кварталов, иной силуэт массивов зданий; с ними изменился и
архитектурный облик города в целом.
Дворцы и правительственные канцелярии Саманидов на Ре-гистане после
падения этой династии (999) в Бухаре были заброшены. Вся территория
аристократических кварталов к северо-западу от крепости переживала упадок и
запустение. Жизнь в них замерла. Но тем сильнее было ее проявление в
торгово-ремесленной части города.
Тюркские военачальники из дома илекханов пренебрегли комфортом
саманидских дворцов и не стремились уберечь их от разрушения. Но впоследствии
они предпринимают новое строительство силами местных же мастеров. В конце XI
века Малик Шемс-ал-Мульк устраивает заповедник (курук) к югу от Бухары; здесь
за крепкими стенами были собраны дикие животные, отведены пастбища для лошадей
и выстроен дворец. Его преемники возвели в Шемсабаде еще целый ряд великолепных
построек (позже, в пору подчинения Бухары сельджукам, Шемсабад был запущен).
В начале XII века правитель Бухары Арслан-хан много занимается
вопросами градоустройства, заботится о развитии торговли и ремесла. Арслан-хан
разбирает дворец в городе (на улице Бу-Ляйса) и у ворот Сагадабад возводит две
великолепные башни. К двум ранее существовавшим саманидским мечетям (902 и
905 гг.) и большой мечети с максурой, возведенной Шемс-ал-Мульком, Арслан-хан
прибавил еще две мечети в городе и одну в бывшем загородном дворце Шемсабад.
Соборную мечеть, находившуюся у подножия крепости, он решил переместить так, чтобы
она оказалась в черте шахристана, предательский минарет, с которого стреляли в
крепость, срыть и, наконец, возвести новый большой минарет в отдалении от цитадели.
Как архитектурная доминанта башня минарета должна была отвечать величию города,
благочестию его правителя и искусству прославленных мастеров.
Новый минарет строили, как никогда раньше, искусно, и был он, по словам
Кубрави, «красиво сделан» 3. Но сказалась отсталость техники: не
успели его закончить, как минарет упал на соборную мечеть и две трети ее
разрушил. В 1121 году закончили мечеть, а в 1127—1129 годах вновь соорудили
минарет, подобно которому «не было нигде» (илл. 32). Старались построить как
можно прочнее; верх сделали из жженого кирпича. Это была удача, убедительная и
полная, вызвавшая вскоре подражания.
Большой бухарский минарет вознес свой фонарь над всеми строениями
города. Он имел практическое назначение: взойдя на верхушку башни, хор азанчей
призывал с нее верующих на молитву; пользовались им и в качестве дозорной
башни. Но не только этим определялась его архитектурная форма. Мечеть, при
которой он находился, была соборной, то есть общегородской. В условиях,
отличных от Запада, где городское самоуправление породило ратуши, роль соборных
мечетей была на Востоке огромна. Соборная мечеть олицетворяла духовное единство
членов городской общины. Она скрепляла это единство, утверждая нормы
феодального правопорядка; она диктовала обязательность для членов этой общины
морально-этических установлений ислама, его догм. К минарету-башне соборной
мечети, как светящемуся в ночи маяку, были прикованы взоры путника,
приближавшегося к городу на «кораблях пустыни». Каждый пришелец, прежде чем
пользоваться привилегиями горожан, должен был прийти в соборную мечеть и тем
как бы подтвердить свое безусловное подчинение всем установлениям местной
духовной и светской власти. Видимо, не случайно название башни (маноре —
по-арабски маяк); ее архитектурная форма, очень своеобразная в ряду других
высотных сооружений города, стала общераспространенным в странах ислама
символом веры мусульман4. Минарет стал ориентиром, вехой,
указывающей в лабиринте улиц место сбора прихожан всех кварталов города.
Главный минарет приводил все ансамбли города в некое зрительно
ощутимое соподчинение и основанное на нем единство. Благодаря ему город обретал
целостность архитектурного выражения. Его эмоционально-эстетическое
воздействие было неразрывно с практическим назначением и архитектурной формой.
Последняя имела под собой широкую почву технико-экономических, художественных
и историко-культурных обобщений.
С высоты бухарского минарета (она достигала 50 м) было видно, как
сквозь лоскутную пестроту застройки проступают четкие контуры монументальных
мечетей, медресе и ханака. Они закрепляли узловые точки на магистралях города,
дополняя собой то странное смешение роскоши и нищеты, кипения толпы п жалкого
прозябания, какое являла собой средневековая Бухара.
Творения монументальной архитектуры были разбросаны в беспорядке по
всему городу, но в каждом случае это были ансамбли с целостно найденными
формами. В общем хаосе стихийной застройки они читались довольно четко:
правильно очерченные плоские параллелепипеды, замкнутые по периметру лежащего
посредине двора (своего рода «зала на воздухе»), и компактные объемы зданий
портально-центрической композиции.
Бухара XI—начала XIII века была порождением нового образа жизни людей.
Каждая часть города имела свои большие традиции. Но живое побеждало мертвое на
каждом шагу, и никакая привязанность к старине не могла остановить неудержимый
ход истории. Никакое нашествие, самое сокрушительное и катастрофическое по
своим последствиям, не изменяло так весь уклад жизни города и его архитектурный
облик, в частности, как внутренний процесс развития феодализма, возросшая
активность его торгово-ремесленных кругов, особенно в городах.
В Самарканде наблюдалась схожая картина: происходило смещение центров
городской жизни; соборная мечеть и дворцы переместились из цитадели в
шахристан, а затем последовало запустение шахристана.
Старая схема планировки города, теснившегося ранее в пределах городища
Афрасиаб, сошла на нет. Жилые ремесленные кварталы группировались вокруг новых
общественных центров: рыночных площадей, базаров, подворий. В XI—XII веках
окончательно оформился образовавшийся к югу от рабада «внешний город»
(шахрибирун), обнесенный особой стеной. В центре его, на месте нынешнего
Регистана, густо застроенного тогда постройками зажиточных горожан, находились
стеклодувные и керамические мастерские, вырабатывавшие резные неглазурованные
кирпичи для облицовки зданий, терракотовые квадратные плиты, покрытые
бледно-зеленой поливой и орнаментированные домашние очажки5.
Слободы ремесленников и пригородные усадьбы протянулись вдоль дорог и
оросительных каналов в направлении районных экономических центров, где
устраивались в определенные дни ярмарки, и, особенно, культивировавшихся в эту
пору «святых мест», окруженных подворьями для молящихся.
Главное место по количеству городов занимали в ту пору области Шаш и
Илак. «Владетель Шаша с его тюрками» фигурирует как постоянно активная,
противоборствовавшая наместникам из Хорасана, а затем и саманидскому
правительству, сила. Еще в X веке столица Шаша Бинкет была, по словам
Ибн-Хаукаля, «самой крупной пограничной крепостью», она отличалась
«обширностью зданий» 6. В XI веке Бируни и Махмуд Кашгарский
упоминают столицу Шаша под тюркским ее названием (Ташкент, Таркан).
Ташкент имел цитадель с двумя воротами, шахристан с тремя воротами и
две концентрические стены рабада с десятью воротами во внутренней и семью
воротами во внешней стене. Во внутреннем рабаде были обширные базары, во
внешнем — усадьбы1.
В Ахсы (Ахсыкенте), главном тогда городе Ферганы, уже в X веке жизнь
перешла в рабады, располагавшиеся на противоположной (южной) стороне реки.
Город был благоустроен. Хаузы его были выложены жженым кирпичом и оштукатурены
8. Город утопал в зелени.
На XI—XII века падает интенсивное развитие и старого Термеза, далеко
оставившего позади город времен Саманидов. Переход Термеза под власть нового государства
Караханидов совершился небезболезненно и имел своим последствием известный
экономический кризис, который, однако, вскоре же, в X веке, был изжит9.
В 1073—1074 годах стены термезской цитадели были укреплены и облицованы жженым
кирпичом. Старый шахристан получает вторую городскую стену (позади внешней).
Ремесло и торговля концентрируются в пригороде—к востоку и северо-востоку от
шахристана возникают новые планировочные узлы с жилыми кварталами, мечетями,
медресе, водопроводной сетью и т. д.; образуется как бы второй шахристан. Затем
сооружается новое большое внешнее кольцо стенрабада. В него входит ансамбль
пригородных дворцовых зданий 10.
В Узгенте быстрый рост территорий города привел к образованию не
одного и не двух, а трех шахристанов. занимающих отдельные площадки. На
средней из них помещалась старая цитадель (кухендиз). Последний по времени,
восточный шахристан был уже в XI—XII веках заброшен и превращен в кладбище;
жизнь переместилась в рабад, находившийся на месте современного Узгента11.
Развитие городов протекало повсюду по-разному, но его общей чертой в
Мавераннахре X—XII веков был рост территории города, появление новых
предместий-рабадов, перенесение в рабады деловой торговой жизни и ремесленных
производств.
Для ряда сельских поселений этой поры характерна строгая регламентация
занятий по видам ремесла. Поражают размерами неукрепленные поселения
ремесленников Белед-тепе и Мунчак-тепе — в Фергане, Тункет — в Илаке. В первом
жили кузнецы, во втором — гончары, вырабатывавшие продукцию типичного для
Мавераннахра образца, в третьем — мастера горнорудного дела. Такая же
специализация селений отмечалась в ту пору и в других районах (например,
хлопчатобумажными тканями славился Тисхан, сапожниками — Ренджед и т. д.).
Ферганские мастера славились «искусством обращаться с железом». Железное
оружие Ферганы было «во всеобщем употреблении в Хорасане и... до Багдада и
Ирака» 12. В Мавераннахре не было столь больших селений, как в
Фергане, где и жителей было больше и где в территорию селений входили пастбища
для скота.
Необычайный подъем в развитии городских и сельских поселений
отмечается в XII — начале XIII века и в Хорезме. И там в указанный период
быстро растут укрепленные города и неукрепленные сельские поселения 13.
В планировке городов и селений Хорезма, Мавераннахра и Ферганы
XI—начала XIII века, взятых в целом, мы не находим проявлений единого замысла
зодчего или властелина. Круг, прямоугольник или квадрат с регулярным планом
улиц и площадей — распространенный в древности и раннем средневековье, —
сохранялись, вероятно, лишь в дворцовых комплексах (вроде дворцов Самарры,
воздвигнутых за чертой беспокойпого Багдада), отчасти в крупных усадьбах, в
пограничных фортах и рабадах, но не в планировке города или села в целом.
Облик города менялся вместе с изменением условий жизни и ростом
потребностей населения. Новые планировочные идеи не изобретались; города
складывались рядом поколений, вносивших свой вклад в общее целое по частям.
В условиях, когда городские земли и строения стали быстро дробиться на
отдельные мелкие владения и скупка их стала не под силу даже крупнейшим
феодалам, нечего было и думать о какой бы то ни было генеральной схеме. И тем
не менее каждый из старых городов приобретал свою определенно выраженную
структуру с четко выявленными элементами планировочных и
объемно-пространственных решений. Сущность их раскрывается на анализе отдельных
типов сооружений и архитектурных школ; с ними мы и познакомимся на образцах
дошедших до нас памятников.
Менее всего изучена жилищная архитектура, особенно в городах, где она
была сметена более поздними постройками. Лишь археологические исследования
позволяют заглянуть в ее прошлое. Основной массив жилых кварталов города
составляли, видимо, небольшие владения; они отвечали условиям жизни
феодального торгово-ремесленного города с его невероятной (не только на
Востоке) теснотой и скученностью домов, двориков и лачуг. Базары, то есть
торговые ряды, и ремесленные кварталы срослись воедино и составляли основную
ткань всего организма города. Там, где раньше стояли группы замков, уцелевшие
в черте города от старых времен, выросли сейчас новые большие дома-хоромы. Они
сохраняли преемственность и связь с архитектурой феодальных кешков. Но времена
менялись, а с ними изменялся и архитектурный облик выстроенных торговыми
людьми покоев и палат.
Благодаря работам ЮТАКЭ они хорошо известны для Северного Хорасана.
Типичными для XI—XII веков можно считать сырцовый дом к западу от Султан-калы
и развалины загородного дома в Яккипере м.
Внешние формы этих зданий напоминают усеченную пирамиду. Здание
квадратно в плане, возведено из сырца в два этажа, имеет по осям несколько
выходов; в центре дома — обширный квадратный зал михманханы, возвышающийся в
два этажа по высоте с крестообразно расположенными нишами; в углах — комнаты,
коридоры, лестничные клетки.
Облик массивных полудомов-полузамков отвечал условиям городской жизни,
в них исчезли элементы крепостной архитектуры (башенки, гофры), лицевые
плоскости стен оживлены настенными арочками, нишками, карнизами и тягами из
жженого кирпича 15.
В Мавераннахре с этим типом жилищ можно сопоставить сырцовые здания
древнего Термеза. Одно из них, безымянное, с нишками в интерьере — XII века 16
и ряд других, без мелких нишек,—второй половины XIII века 17(схема 1).
Об интерьере жилых домов Мавераннахра в этот период можно судить по
одной из комнат, вскрытых в процессе раскопок в старом Термезе 18.
На полу выкладки из жженого кирпича образуют восьмиконечную звезду в окружении
полигонов из квадратов и треугольников. В боковых третях кирпичный пол
несколько проще. Интересно чередование плиток желтого и красного обжига; часть
треугольных плиток у входа была покрыта голубой глазурью. «Паркетная» выкладка
переходит и на нижнюю часть панели, образуя бордюр из чередующихся красных и
желтых фигур.
Комната освещалась окном с алебастровой решеткой, расписанной
коричневыми линиями, красными и зелеными пятнами. Крупные ячейки решетки
заполняли небольшие фигурные решеточки с заделанными в них фрагментами
разноцветной стеклянной посуды — желтого, синевато-зеленого, красного, малинового,
светло-зеленого, фиолетового цветов. Окно пропускало мало света, но выглядело
на просвет очень нарядно. И цветные стекла и выстилка пола кирпичом красного и
желтого обжига в сочетании с голубой глазурью — свидетельства начавшегося
поиска светоцветового эффекта.
Дворцы представляли собой сложные комплексы, заключавшие и
традиционный зал приемов, и парадные апартаменты, и внутренние покои для жилья,
и различные службы, включая мастерские, удовлетворявшие нужды двора. Дворцы не
уступали саманидским ни в размерах, ни в относительной комфортабельности. О
прекрасном дворце, выстроенном тамгач-ханом Ибрагимом в квартале Гурджимин в
Самарканде, современник писал, что это сооружение должно было говорить о славе
хана так, как Фаросский маяк говорит о славе Александра Македонского или
Таки-Кесра (дворец Хосроя) в Ктесифоне — о славе Хосроя Ануширвана. На
Афрасиабе вскрыт ряд дворцовых помещений; раскопки продолжаются успешно, но
где лежат остатки дворца тамгач-хана, увы, все еще неизвестно.
От загородного дворца Шемсабад, выстроенного в Бухаре
Шемс-ал-Мульком(вторая половина XI в.),
ничего не осталось.
Яркую и красочную картину большого загородного дворца XI—XII веков
рисуют нам руины дворцового комплекса, вскрытого на городище старого Термеза (схема 2).
Дворец располагался за чертой города и был окружен особой крепостной
стеной (вскоре после возведения дворец вошел в общее кольцо стен рабада).
Величественное здание представляло собой прямоугольный в плане массив с высоко
поднятым арочным порталом. За ним лежал большой прямоугольный двор с айванами.
Посреди двора помещался обширный четырехугольный ступенчатый бассейн с
заделанными ниже глади вод большими глиняными корчагами (хумами), служившими,
вероятно, специальным убежищем для рыб. Двор окружали строения: на южной и
северной стороне павильоны, прямо против входа — высокая арка выдвинутого
вперед айвана. В глубине его лежал открытый спереди тронный зал правителя. Это
был аудиенц-зал, исполненный торжественности и величия — предмет особых забот
восточных владык и мастеров-зодчих. В нем должны были получить высшее выражение
архитектурные возможности и эстетические идеалы века.
Аудиенц-зал (13,5ХИ>5 м) в соответствии с давней традицией этого
типа сооружений заключал тронное место (тахт) со скрытым позади престола
проходом во внутренние помещения. Ему надлежало быть открытым спереди большим
арочным сводом (как в старых сасанидских дворцах). В развитие этого принципа
аудиенц-зал термезского дворца представлял собой уже не целостный
пространственный объем, а ряд сопряженных пространственных форм, расчлененных
массивными пилонами. Благодаря выступающему вперед айвану тронное место
отодвигалось как бы в глубь сцены. Архитектурным членениям и формам была
придана исключительная массивность, отвечавшая основному материалу сооружения
— сырцу. Однако здание не должно было быть грузным. Сырец позволял еще дать
новые архитектурные решения старым планировочным и конструктивным схемам.
Зал был разбит пилонами на три нефа: средний — высокий, в два «этажа»;
боковые, охватывающие его с трех сторон,— низкие. Они создавали как бы коридор
вокруг главного помещения. Над коридором размещалась, по-видимому, галерея с
интерколумниями, открытыми внутрь аудиенц-зала. Этот архитектурный принцип
напоминает восточные базилики, данные в своеобразном варианте, с применением
массивных сводчатых перекрытий и арок стрельчатой формы.
Стены, пилоны и украшавшие их угловые колонки были облицованы фигурным
и резным жженым кирпичом разных форм и очертаний; для этого употреблялся
пиленый, подточенный и лекальный кирпич до тридцати видов. В редких случаях
рельефные выкладки узоров из кирпича дополнялись резьбой.
Здесь мы имеем законченный тип дворцового зала, порожденный еще старой
архитектурной концепцией коридорообраз-ных помещений, разбитых с помощью
пилонов на ряд небольших участков, с использованием разной высоты крытых сводами
помещений для устройства галерей. Последние были вызваны конструктивными
соображениями (для уничтожения распора свода средпего высокого помещения). Но
уже сама идея вытянутого вверх зала, повлекшая за собой применение возвышенных
арок стрельчатого очертания, была следствием новых потребностей и
представлений.
Рельефный кирпичный узор сохранял пластические качества стены. Его
непритязательная простота и строгое соответствие поля членениям стен отвечали
сдержанности и лаконизму раннесредневекового зодчества. Вместе с тем кирпичная
мозаика позволяла усложнять узоры: перевязка кирпича и выкладка по рисунку
рождали увлечение сложными наборами, а затем и применение целых блоков с
имитирующим кирпичики узором. Пиление и подточка, в свою очередь, приводили к
поискам более рациональной обработки штучных изделий еще до их обжига.
Момент, казалось бы, чисто технический или технологический был
неразрывно связан с определенным кругом архитектурных идей.
В XII веке, когда прочные кирпичные облицовки аудиенц-зала едва ли
успели не только разрушиться, но и потемнеть,— весь кирпичный декор зала был
покрыт алебастром и на него нанесена новая резьба20. Зал получил
исключительно эффектную отделку. Видимо, в эту пору были изготовлены алебастровые
решеточки с цветными стеклами, помещенные в люнет-ки на кривых поверхностях сводов.
На айване была введена местами роспись с преобладанием растительной
орнаментики— синие лепестки причудливых форм с оранжево-красными ядрышками
бутонов и черным контуром узорных и обрамляющих линий. Надписи в резном штуке и
росписях — преимущественно благопожелания. Стеклянные медальоны с рельефным
изображением всадника на охоте, птиц и зверей содержат упоминание султана
Абул-Музаффар Бахрамшаха. Это имя указывает и на примерную дату покрытия стен
дворца штуком (не позже 1129—1130 г.) 2|. Назначение медальонов
точно не установлено (служили для застекления или заделывались в ганч на
стене).
Архитектурный декор стал более дробным. Он покрыл степы, своды,
поверхности опор сплошным узорчатым ковром. Но эффект строгой, хотя и нарядной
простоты не был утрачен. Это было достигнуто тщательно продуманной и
эстетически прочувствованной системой в компоновке десятков и сотен мотивов
орнамента.
В интерьере аудиенц-зала совершенно нет выступов, лопаток, пилястров,
то есть элементов пластического членения поверхности стен. Весь узор —
плоскостный, он образует широкие полосы (дорожки) и замкнутые панно. Последние
взяты в раму и, располагаясь над нижним ярусом дорожек, слегка выступают из
плоскости стены.
В цокольной части шла цепочка арочек. сплетенных лентой меандра с
заполнением бесконечно варьируемых завитков, спиралей, полупальметт. Над ней
слегка нависла дорожка геометрических узоров, то с прямым обрезом по грани
пилона, то скомпонованная из взятых в раму панно. Еще выше, в интер-колумниях,
были помещены декоративные арочки с изображением фантастических животных
(обнаружено до десяти композиций). Угловые колонки пилонов со стороны,
обращенной внутрь зала, были покрыты сложным геометризованным узором и
опоясаны лентой надписи, изящно исполненной почерком насх. Надписи шли и по
архивольту арок интерколумни-ев. На плоскости сводов были также помещены
изображения фантастических животных.
Сюжетом зооморфных изображений служили на стенах геральдически
скомпонованные грифоны, скрестившие передние лапы, два обернутых спиной друг к
другу вздыбившихся льва с общей головой-маскароном, лев, напавший сзади на быка.
В плоскости свода — грифоны с туловищем, усыпанным звездами22.
Точки, кружки и звездчатые розетки, разбросанные по туловищу животных,
позволяют видеть в них мотив космического содержания.
Дворец в Термезе не имеет себе прямых подобий. И тем не менее он не
только не выпадает из круга других памятников XI—начала XIII века Мавераннахра,
Тохаристана и Хорасана, но как бы синтезирует многие частные проявления этого
стиля в других памятниках эпохи. В его декоре обнаруживается много общего с
резным штуком Мерва и Данденакана23.
В некоторых деталях архитектуры и архитектурного убранства термезский
дворец перекликается с газневидским дворцом в Ляшкар-Базаре, где мы находим
схожие облицовки из жженого кирпича и композиции резного ганча в убранстве
интерьера24.
При всем узорном великолепии интерьера в термезской дворце
художественные средства декора лаконичны. Это, видимо, типично для архитектуры
домонгольской эпохи.
Дворец правителей Термеза позволяет судить о характере других не
дошедших до нас дворцовых сооружениях эпохи. Он говорит о коренных изменениях в
стиле архитектурного декора на протяжении сравнительно короткого отрезка
времени. В архитектуре дворца с необычайной полнотой и выразительностью
сталкиваются между собой две эпохи, два мировоззрения. Единство стиля
достигается в нем подчинением принципам нового искусства приемом искусства
старого.
Гражданские сооружения; в применении к средневековому городу на Востоке
этот термин кажется неуместным, но как бы мы ни называли сооружения общего
пользования — их место в архитектуре Востока XI—XIII веков очень велико. Достаточно
назвать укрепленные форпосты (рибаты), служившие подчас и торговыми факториями,
караван-сараи — дорожные и в городах, странноприимные дома (ханаки), открытые
бассейны для запасов воды (хаузы) и укрытые куполом (сардо-ба), бани, торговые
помещения и склады (тимы, ханы), мосты. Быть может, нигде так полно не выявляли
себя творческая инициатива и строительный навык народных мастеров, как в этой
области градостроительного искусства.
В XI—XIII веках продолжается строительство крепостей. Кызкала (на стыке
Узбекской и Туркменской ССР) — это большое и мощное по тем временам укрепление,
почти треугольное в плане, было окружено внушительной стеной. Она была
сложена из глыб камня и поднималась на высоту до десяти метров. Закругленное
предвратное сооружение вело к высокой стрельчатой арке ворот, сложенных из
жженого кирпича; вокруг стен, по внутренней стороне, шли помещения тоже из
камня. В крепости находились пять крупных н овальных цистерн и высеченная в
скале уширенная книзу подземная тем-ница-зиндан. Одна из ее башен несет
характерные для эпохи полукруглые выступы (каменные гофры); другая, кирпичная,
имела колодец, снабжавшийся водой из реки с помощью керамических водопроводных
труб. Голову водопровода защищала другая каменная крепость (Иигит-кала).
Полукрепостной характер сохраняли в ту пору и отдельно стоящие на
больших дорогах караван-сараи. Лучший из них, Рабати-Малик (XI в.), лежит в
степи на старом большом тракте из Бухары в Самарканд25. Его руины
еще недавно оставляли неизгладимое впечатление внушительностью своих форм.
Здание это отличает строгая красота архитектурных деталей. Здесь все
торжественно и монументально, как будто дорожная станция — приют караванов и
склад транспортируемых издалека товаров, гостиница для купцов — вступила в
спор с былыми замками и дворцами местных господ. Сами султаны стали первыми
купцами, и воздвигнутые ими дорожные, по существу, торговые станции утверждали
в сознании людей право и привилегию новых властителей мира.
В Рабати-Малик — поразительно четкое сочетание приемов архитектуры двух
смежных по времени эпох. Одна наделила его фасад монументальными гофрами,
другая — величественным порталом и фланкирующими крыльями, высокими, похожими
на минареты башнями.
После мавзолея Саманидов в Бухаре это едва ли не самое блестящее
творение эпохи. Рабати-Малик представлял собой обширный квадратный в плане
массив, обращенный въездным порталом на юг. За главным входом находился большой
двор; вдоль стен шли обращенные к нему узкие помещения. На главной оси здания,
против входа, высилось еще какое-то крупное сооружение. Эти приемы планировки
нам уже знакомы по более древним образцам архитектуры домусу.тьманского
времени. В разное время и в разном применении они приводили к различным
результатам. И буддийский монастырь и мусульманское медресе имеют общие черты
плана, но архитектура их совершенно отлична. И кто знает, не повлияла ли
композиция караван-сараев типа Рабати-Малик на другие современные им виды
архитектуры (скажем, медресе)?
Остов угловых башен и стены караван-сарая были сложены из сырца, портал
и верх башен — из жженого кирпича. Поверх сырцовых кладок была одета рубашка
из жженого кирпича, так что все здание имело однородную поверхность кладок.
Но в соответствии с традицией сырцовых сооружений лицевая сторона фасада имела
ярко выраженный скос. Этот конструктивный прием усиливал вместе с тем и
впечатление монументальности. Горделиво откинуты назад строгие в пластическом
уборе гофр неприступные стены. Общая высота портала составляла примерно 18
метров, высота арки — около 11,5 метров. Высота стен — до 12 метров при
семикратной их протяженности.
Еще недавно, пока не был открыт мавзолей Араб-ата (X в.), портал
Рабати-Малик считался самым древним из сохранившихся на территории
Узбекистана. Он предстает перед нами в уже совершенно созревших и
высокоразвитых, утвердившихся затем на века формах. Это самостоятельный объем
выдвинутой вперед высокой стенки с глубокой полусводчатой нишей, заключающий
вход. По контуру портала идет широкая П-об-разная рама из прямоугольных
сплетающихся звезд в обрамлении из перехваченных узлами парных лент. Узор
кирпичный, рельефом, с дисками в звездах и плоской резьбой графического
характера по заполняющему фон штуку. Надпись из резной терракоты с упоминанием
«султана мира» очерчивает арку. В полукуполе поперечная полуарка делит его на
три части. В углах помещается консольно-ячеистый парус из простых кирпичных
сталактитов с резьбой по штуку. Парус охватывает дорожки в убранстве несколько
архаизированных полупальметт и S-образных фигур.
В пору одного из ремонтов в нише возвели щипцовую стенку с малой
входной аркой. Быть может, тогда же появились и штукатурки на щеках большой
арки с резьбой на мотив пар-пых кирпичей п узор ил входящих друг в друга фигур.
Но что особенно впечатляет в Рабати-Малик и придает ему неповторимый
облик — это разработка стен. У них самостоятельное, строго симметричное
построение: посредине каждого отрезка стены шесть сомкнутых полуколонн с
венчающей их серией перспективных тромпов. По сторонам — другой вариант той же
темы: две сомкнутые четверти колонн между зажавшими их высокими и узкими
плоскими арками, забранными вверху декоративной кирпичной решеткой. Промеж
решеток и тромпов — глухие стреловидные бойницы. Стена зиждилась на высоком
цоколе и имела сложный карниз с фигурной выкладкой из кирпича. Зажатая между
угловой башней и порталом, она являла собой архитектурное целое, что
подсказывает мысль об использовании здесь прочно установившейся архитектурной
традиции, имевшей в прошлом свою долговременную историю.
Наконец, угловая башня. Поставленная на оси стен, она также
представляет собой самостоятельно сложившуюся в прошлом часть сооружения. Она
довольно приземиста и широка в основании (отношение к высоте примерно 1:3), что
придает ей черты дозорной вышки. Однако таких башен было четыре; для нужд
фортификации это излишне. Да и характер архитектурной обработки стен,
непомерной величины портал говорят о свободном обращении зодчего с
архитектурными формами. Рядом с прямой функцией здания вставали идейно-образные
задачи архитектуры как отрасли искусства. Только этим можно объяснить тот
широкий размах, с каким были возведены эти колоссальные по размерам
полуколонны, не выступающие из плоскости стены и ничего, собственно говоря, не
несущие, кроме столь же декоративных сравнительно плоских арочек тромпов.
Очевидно, что угловые башни закрепляли очень логичную и художественно
оправданную композицию, выработанную еще в раннем средневековье и восходящую к
античным прототипам зданий, замкнутых в прямоугольник. При фасаде длиной до 85
метров расчленить плоскости стен довольно сложно. Уже в архитектуре кешков полуколонны,
образующие гофры стен, имели не только конструктивное назначение. Сейчас, при
употреблении жженого кирпича, роль гофра практически сошла на нет. Гофры хорошо
отвечали архитектуре замка, но дорожный караван-сарай — не замок и не крепость,
требующая украс. Здесь мотив гофр кажется больше напоминанием о прошлом.
Укрепление для гарнизона, выдвинутое форпостом в степь, гостиница или
постоялый двор для проезжих и странноприимный дом для совершающих странствие
по святым местам по обету — вот что представлял собой рабат. В нем можно было
укрыться от непогоды и превратностей пути, сложить на перевалочном пункте
товары, принадлежащие караванам самого султана, торговым компаниям и богатым
купцам, найти, наконец, помещение для молитвы. Отсюда и по-дворцовому парадный
въезд в царский рабат, обширный замкнутый двор, большое число узких помещений,
купольный зал и, наконец, угловые башни, игравшие роль также и минаретов. Их
гладкий, слегка сужающийся кверху ствол венчали кирпичные фонари,
поддерживаемые двумя ярусами вытесанных из жженого кирпича сталактитов и пояс
надписи из резной терракоты.
Чередование пластических форм и декоративных ниш в плоскости стены
очень эффектно. Оно создает ясно воспринимаемый глазом и хорошо
прочувствованный ритм. Высокий цоколь и венчающий стену узорный карниз
направляют взор к флангам здания, зрительно как бы закрепленным вертикалью башен.
Плавный ритм стен нарушается лишь в центре композиции, где вознесенный над
головой путника массив арки еще раз напоминает пришельцу о грозном могуществе
«султана мира», давшего ему приют. Такова была, как мы ее понимаем,
архитектурная идея зодчего, в осуществлении которой им так искусно соединены
принципы старой архитектуры и средства выразительности новой.
Из арсенала старых средств мы здесь находим: сырцовые кладки с
облицовкой из жженого кирпича, сомкнутые полуколонны и четвертинки,
переведенные в жженый кирпич (и те и другие утоплены в плоскость стены),
арочные тромпы (им приданы уже, однако, стрельчатые очертания). К новым средствам
архитектуры мы можем отнести развитый средневековый портал с большой арочной
нишей стрельчатого очертания, полусвод с поперечной полуаркой, сталактиты из
тесаного кирпича или покрытые резным штуком; наконец эпиграфические украшения
п резьбу на ганче по мотивам фигурной кладки из жженого кирпича.
Конечно, Рабати-Малик — только одно из многих проявлений синтеза
старых и новых элементов в архитектуре второй половины XI века. Его близкими
предшественниками и ровесниками были, по-видимому, караван-сарай Чаш-кала
(конец X в.) на городище Садавар
Дарганатинского района26; караван-сарай Акча-кала (XI b.Jпо дороге из Амуля (Чарджуй) в Хорезм (оба из сырца с
гофрами) и другие рабаты хорасан-ских и хорезмских мастеров. Сильно развитым
порталом отличались также кирпичный рабат Дая-Хатын (на пути из Амуля в Хорезм27).
Все они обнаруживают тесную связь с архитектурой кешков и дворцов и вместе с
тем несут элементы, присущие в ту пору и культовой архитектуре ислама.
В XI
— начале XIII века мы застаем в Мавераннахре
мечети нескольких типов: одни из них как бы завершают эволюцию старых
сооружений и восходят к культовой архитектуре доисламского времени, другие
знаменуют собой сложение новых конструкций п форм, отвечающих потребностям и
художественно-эстетическим идеалам эпохи.
Полное господство жженого кирпича как стенового материала, служившего
и для купольных перекрытий, дало толчок развитию новых типов мечети. Но решал
не только кирпич. Сам по себе он не диктует новых архитектурных форм. Нужна
была потребность в его применении и рожденная этой потребностью идея
архитектурного сооружения, чтобы кирпич получил широкое распространение и
конструкции из кирпича стали источником развития новых архитектурных форм.
В сельской местности, где мечети были невелики, постройки из сырца
вполне удовлетворяли потребности прихода. В крупных селениях и городах, где
мечети были покрупнее и по-наряднее и где появился жженый кирпич, возводились и
новые типы зданий.
XI век был отмечен в архитектуре ислама купольными мечетями на кирпичных
столбах. Здесь были четырехстолпные и многостолпные — одни продолжали следовать
традициям прошлого, другие выделялись новизной. К первым принадлежит одиноко
стоящая на старом городище в селении Хазара (Бухарский оазис) мечеть Диггаран
(илл. 31) 28. Она представляет собой кубический объем с
центральным, на четырех круглых столбах куполом и серией окружающих его
сводов. Стены, сложенные из сырца, имеют снаружи легкий скос кверху.
Массивные, короткие столбы из жженого кирпича несут легкие, соединяющие их
большепролетные стрельчатые арки; на них установлены срезающие углы квадрата
малые арки парусов; они-то и несут главный купол. Более низкие опорные арки
переброшены со столбов на стены, распределяя распор главного купола. Выделение
главного подкупольного пространства вызвало необходимость введения пологих
куполов над боковыми нефами и разработку специальных сводов для перекрытия
прилежащих участков.
Поискам конструктивных решений отвечает в этой мечети строгость ее
архитектурного убранства. Гладкие кирпичные колонны на уширенных книзу базах
выложены пз подшлпфо-ванного кирпича с чередованием _рядов радиально уложенного
кирпича (плашмя и тычком). Четкий абрис больших арок оживляет поперечные велики
(в сечении они образуют трилистник). Конструктивное убранство дополняют купола
и своды боковых нефов: для участков прямоугольного плана — типа «балхи»
(кладка ведется от углов) и для квадратного плана— типа консольно-ячеистых
парусов (кладка с напуском нескольких рядов кирпичей, образующих выступы наподобие
сталактитов). Полное отсутствие дробных членений и узорного декора здесь вполне
оправдано всем стилем сооружения.
В мечети Диггаран не видно отделки михраба, нет и намека на портал,
прочно вошедший в архитектурный обиход с конца X века. Очевидно, развитие
архитектуры шло здесь больше по пути переработки и усовершенствования
строительного опыта старых зодчих, разработки конструктивных приемов в новом
материале, и лишь результаты, достигнутые в этой области, позволяли другим
зодчим подойти по-новому к комплексному решению архитектурных форм нового
стиля.
Именно так, по-новому, и решали свою задачу строители, возводившие в
Бухаре многолюдную загородную мечеть Намаз-гах (1119-1120).
Расположенная в старом саду Шамсабада, мечеть эта принадлежит в основном
двум эпохам: к XII веку относится ее западная стена с михрабом, к XVI веку —
трехпролетная галерея с купольным перекрытием и приставленный к ней портал.
В рассказе о возведении мечети Намазгах в Бухаре Куббави говорит, что
«огородили все это место и окружили высоким забором, сделали минбар и михраб
из жженого кирпича и еще встроили возвышение для произносящих такбир» 30.
Полная реконструкция старой мечети сейчас невозможна, однако существует
довольно аргументированное предположение, что стена с михрабом (в виде
портала) и составляла, собственно говоря, мечеть. Именно она и являлась в таком случае
организующим началом для огромного скопления людей, распростертых перед нею
ниц на большой обнесенной стеной площади.
На главной оси всего архитектурного комплекса располагался михраб в
обрамлении портала. Слева и справа от него гладь стены нарушали только плоские
стрельчатые арки: средняя, пошире, на угловатых колонках, боковые — сильно
вытянутых пропорций.