Можно полагать, что и в Самтине (ныне Чар-Бакр) уста­новленные Саидом Майсуром «очень красивые минбары и мих-рабы», а также «несколько возвышений», с которых произно­сился такбир, «чтобы всем молящимся было слышно», распо­лагались на открытом пространстве, перед стеной с айвапом, почему Наршахи и говорит, что все это пространство до ворот крепости Бухары занимали молящиеся. Таким образом, тип дворовых мечетей был в ту пору весьма распространен.

В Мавераннахре композиция дворовых мечетей имела, види­мо, свои давние традиции. Арочно-стоечная система, характер­ная для дворовых мечетей Переднего Востока, дополнялась здесь стоечно-балочной (системой колонных айванов с резны­ми деревянными потолками и земляными крышами).

Наступает вторая половина XII — начало XIII века (время господства торговых людей, выдвинувших свою династию сад-ров), и архитектура мечети обретает в Бухаре новые формы. Мы узнаем их по мечети Магоки-Аттари, возведенной на месте саманидской мечети Мах³². В результате раскопок и специаль­ных исследований памятника, который ушел в землю на глу­бину до шести метров, можно считать установленным, что ме­четь XII века была воздвигнута на остатках четырехстолпной мечети Мах. К XII веку относится реставрированный в наши дни южный портал мечети, основания ее стен и устоев (илл. 38). Мечеть эта была шестистолпной и перекрывалась двенад­цатью куполами. Главный вход, смещенный с оси здания, лежал на длинной его стороне сбоку; это связано было, веро­ятно, с условиями тесной застройки участка, а вместе с тем и являлось показателем относительно свободного распоряжения порталом как частью здания. Новые типы сооружений склады­вались из самостоятельно найденных, по-разному компонуемых частей. Шестистолпный план мечети XII века не следует рас­сматривать как прямое продолжение четырехстолпного плана. В сравнении с мечетями типа Диггаран и Чар-Сутун здесь имеется скорее отход от старой традиции и сближение с ароч-но-стоечными конструкциями арабского Востока. Уже в мечети Хаким ат-Термези (XI в.) мы отмечали трехкупольный айван; здесь мы имеем членение прямоугольного зала круглыми в се­чении столбами на три нефа. Отразилось ли это трехчастное деление на разбивке стен интерьера и членении поверхности фасада — нам неизвестно. В мечети Диггаран на сырцовых сте­нах ее не было; здесь она могла¹ быть, но кладки частью скры­ты под землей, частью переложены.

Портал мечети Магоки-Аттари таит загадку. До сих пор мы встречались с двумя типами порталов: в Рабати-Малик — с глубокой арочной нишей, в Намазгах — плоской. В первом случае — полусвод, во втором — арка-короб. В портале Магоки-Аттари арка заключает полусвод той же конструкции, что и в Рабати-Малик (поперечная полуарка делит свод на три части, в углах сталактиты). Однако зодчий идет дальше, пытаясь раз­вить тему парадного входа хотя бы зрительно. Для этого он слегка выдвигает вперед устои и, чтобы придать им монумен­тальный вид, расчленяет в плане каждый на две четверти кру­га. Сомкнутые четверти были применены и в Рабати-Малик (там они не выходят из плоскости стены, отвечая ритму лежащих в плоскости полуколонн). На боковинах устоев портала располагаются вытянутые вверх арочки с плоскими решетками (они напоминают и Рабати-Малик, и бухарскую мечеть Намаз-гах). Однако устои эти невелики и едва ли могли служить прочным основанием для портальной арки. Как же венчались устои — архитравом или аркой? Загадка ждет решения.    

Исключая узор кирпичной решетки, декоративное убранство мечетей Магоки-Аттари значительно отличается от мечети На-мазгах, хотя и там и здесь применены схожие приемы: спарен­ные кирпичики с «бантиками», мозаика из брусков, рельефные выкладки кирпичных надписей по диагоналям, решетки по ри­сунку меандров. В Намазгах щеки и плоскости ниши убраны раздельно. В Магоки-Аттари они составляют одно целое, как если бы рисунок строился на листе, боковые четверти которого отогнуты под прямым углом. Развернем его, и мы получим ши­рокую П-образную ленту надписи, подчеркнутой посредине полосой меандров.

Надпись с высоко взлетающими стержнями букв (алифов и лам), писанная изящным, упругим почерком, тонет в мелкой листве завитков и листьев. Обрамленная с двух сторон кружоч­ками перлов, она огибает щеку арки, переходит на щипцовую стену и спускается по другой щеке. Узорную гладь спаренных кирпичиков с «бантиками» прорезает маленькая дверь. На уг­лах арки — круглые, вырезанные из мягкого песчаника колон­ны со сплющенным тором и лирообразной капителью. Полусвод очертан схваченными в узлах лентами. Заполнение его выра­зительно: посредине полуарка в виде наборной решетки, в уг­лах висячие сталактиты в прямоугольных рамках из плит тис­неной терракоты. Над ними — крупный кирпичный узор решет­ки, утопленной в ганче. Сталактиты из кирпича, с отделкой из рельефной терракоты. Все просто, логично, скромно по цвету и материалу и вместе с тем полно изящества, вкуса и узорного богатства.

Безукоризненна в пропорциях и рисунке также и лицевая сторона портала. Узкие, вытянутые вверх панно в обрамлении кирпичных лент заполнены геометрическим узором в три яру­са. С огромным мастерством компонуется геометрический узор из кирпича. Его заполняют сочные пластичные спиральки, уси­ки, завитки, полупальметты причудливых очертаний. Испол­ненные изящества, они вместе с тем лишены абстракции и ка­жутся живым, хотя и фантастичным выражением богатства мира растений. Геометрический узор образует сетку, которая подчиняет растительный мотив строго найденной системе рит­мов. Здесь действует не одна геометрия, но и художественный опыт мастера, его творческая интуиция. Она-то и побуждала зодчего применить плоские панно и в отделке устоев. Четвер­тинки колонн (полугофры) выложены из кирпичиков поясами и заключены также в своего рода рамы. Этим окончательно снимается старая трактовка гофр как полустолбов и утверж­дается их чисто декоративное значение. Пластика формы и све­тотеневой узор сливаются в одно целое.

Цвет не играет в мечети Магоки-Аттари активной роли, но, как и в мечети Намазгах, кирпичики подбираются и здесь по светлоте и тональности.

Своим узорным богатством южный портал мечети Магоки-Аттари превосходит все другие современные ему в Маверан-нахре мечети. Это непомерное стремление к изяществу работы не стоит в каком-либо отношении с культовым характером зда­ния или пышностью обихода феодальной знати. Мы видим ис­точник этого стиля и приемов мастерства скорее в необычайно высоком взлете художественных ремесел XII века.

Мечеть Магоки-Аттари не была придворной мечетью. Ее ме­сто — в гуще лавок и мастерских среди базара. Лишенный по­честей и прав медник или гончар находил радость и удовлетво­рение в творениях своих рук — в прекрасных произведениях искусства. Любимые народом изделия переходили из поколения в поколение, красуясь в домах людей большого и малого до­статка. Не так ли смотрел на мечеть и зодчий, чье ремесло строителя было запечатлено для глаз многих поколений в са­мом долговечном из материалов — строительной керамике.

Спутником соборных мечетей были минареты. Эти, казалось бы, хрупкие и неустойчивые, бросившие вызов стихии ветра и колебаниям почвы высотные сооружения увлекали зодчих сложностью технической задачи. Многие минареты упали, не оставив и следа, но тем и вознагражден труд лучших зодчих, что иные воздвигнутые ими минареты пережили здания, к ко­торым они примыкали.

Эволюция архитектурных форм минарета протекала весьма энергично. Минарет у мечети Чор-Сутун в Термезе (XI в.) имел цилиндрический ствол³³. Минарет в Джаркургане (1108) — зто пучок стволов на призматическом основании (илл. 136—137) ³⁴. В Бухарском минарете 1127—1129 годов класси­чески выраженный фонарь гармонирует с массивным стволом минарета; монументальность его форм носит преднамеренный характер и, видимо, отвечает идее маяка, светящегося в ночи «людям веры». Здесь устойчивость сооружения (илл. 32) программна. Но уже в минарете 1196—1198 годов, воздвигну­том богатым садром в Вабкенте, архитектурные формы крайне облегчены, ствол вытянут, а фонарь воспринимается как почти невесомая, сотканная из ажурной ткани узкая и высокая ротон­да, чудом вознесенная на недосягаемую высоту (илл. 33, 34).

Да и в керамическом убранстве этих минаретов прослежи­вается развитие стиля. В Джаркурганском минарете — простые, но чрезвычайно выразительные выкладки кирпичной плитки по гофрированному стволу в елку, в Бухарском минарете кирпич­ные выкладки в форме плетенок и кружков сочетаются с вы­кладкой под стилизованные надписи. В Вабкентском минаре­те — более плоский рисунок шлифованных кирпичиков с чере­дованием поясов кирпича на ребро и фигурных вставок; утон­ченность и в отделке кирпичной ротонды³⁵. В минарете, соору­женном в Вабкенте, зодчий как бы бросает вызов стихиям, по­вергшим ранее на землю не один нерадиво построенный минарет. Великолепно не только то, что прочно и устойчиво, но еще и изящно; таков как бы неписаный девиз строителя.

Требования культа могли проявить себя главным образом в намогильных сооружениях, где человек верующий целиком по­свящал свои помыслы загробному миру. Мазар не случайно означал и место погребения, и скромное надгробие, и блистательный мавзолей. Однако и здесь культовый момент нельзя считать определяющим.

Мавзолеи XI—начала XIII века были наиболее плодотвор­ной школой мастерства зодчих. Они компактны и не требовали сложных решений плана; вместе с тем их компактность от­крывала широчайшие возможности решения конструктивных и декорационных задач в разработке форм не только усыпальни­цы, но и купольного помещения вообще.

По количеству сохранившихся в архитектуре Средней Азии XI—XII веков памятников мавзолеи стоят на первом месте. Хотя общей причиной их лучшей сохранности является боязнь осквернения могил и распространенный во все времена и у раз­ных народностей культ предков, специфическим для XI— XII веков было также широкое распространение суфизма и по­читание места упокоения подвижников — суфиев; последние пользовались большой популярностью в народе. Такие выдаю­щиеся мавзолеи этой эпохи, как Султан Саадат Абу-Саида в Мехне, Мухаммеда бин Зейда в Мерве и прочие, стоят в не­сомненной связи с городской торгово-ремесленной средой, под­держивавшей шейхов. Эти мавзолеи устраивались большей частью при обителях-ханаках. Но были также и династические мавзолеи (давлетханы). Они отличались главным образом бо­гатством отделки, особенно на фасаде (мавзолей Ибрагима ибн Хасана на Афрасиабе³⁶, мавзолеи Узгента), иногда величи­ной (мавзолей султана Санджара в Мерве).

Па территории Узбекистана до нас дошли мавзолеи XI— начала XIII века — сырцовые и из жженого кирпича. В сыр­цовых мавзолеях все чаще употреблялись конструкции из жже­ного кирпича, а в мавзолеях с облицовкой из жженого кирпича в качестве стенового материала сохранялся подчас и сырец. Развитие архитектурных форм тех и других протекало в еди­ном русле. Переход к жженому кирпичу способствовал разви­тию порталов, купольных конструкций, сводчатых систем.

В мавзолеях квадратного плана простой, кубической формы массив стен получает в углах арочный тромп, образованный тремя уменьшающимися вглубь арками с низко опущенными пятами; они упираются в концы консольных балок. Переход от основания пят к плоскости стены сглажен штукатуркой, об­разуя арочно-консольную форму (прототип сталактита). В ос­тальном сохраняется традиционный восьмерик, образующий переход от квадрата стен (сложенных из сырца) к круглому основанию кирпичного купола. Таков мавзолей X—XI веков на городище Миздахкан (Кара-Калпакская АССР) ³⁷.

Другой пример решения мавзолеев квадратного плана — мав­золеи в комплексе Султан-Саадат близ Термеза³⁸. Один из них (северный) датируется третьей четвертью XI века, другой (южный) воздвигнут несколько позже (конец XI — начало XII века). В северном мавзолее переход от кубического осно­вания к куполу осуществлен с помощью арок восьмерика и па­русов, выложенных кирпичом в елку, что вообще характерно для приемов зодчих южпых областей Средней Азпи (особенно Тохаристана и Хорасана). В углах восьмерика свесы купола срезают малые арочки, тоже с фигурной выкладкой из кирпи­ча. В интерьере и на северном фасаде здания трехчастное чередование больших и малых декоративных ниш — прием, став­ший типичным и для других памятников архитектуры этой эпохи.

Мавзолен квадратного плана кладут начало и другим произ­водным от них типам портально-центрических мавзолеев, об­разуя ряд форм, переходных от квадрата в плане к восьми­граннику.

Уже при описании мавзолея Мир-Сайд Бахрам в Кермине (конец X в.) мы подчеркнули особо важное значение среза углов квадрата. Этот прием возник, видимо, в связи с восьми-частным делением подкупольной части и продолжением пере­кинутых через углы арок до пола. Прием был развит и полу­чил значение целостной архитектурной идеи. Ею подсказаны мавзолей Шабурган-ата близ Каракуля (Бухарская область) и ряд портально-центрических мавзолеев Хорасана и Хорезма.

Мавзолей Шабурган-ата (XI в.) имеет форму восьмигранной крытой куполом призмы с приставленным к ней порталом³⁹. Арочные ниши со сквозными проходами превращали мавзолей в купольную ротонду. Позже арки были заложены (кроме входной) на поперечной оси и над входом устроены окна. Со­ответственно возросла и функция портала — оформление лице­вой стороны здания и особенно его отмеченного высокой аркой входа (схема 3).

Нижние части мавзолея были выложены кирпичными плита­ми плашмя и на ребро; они массивны и выразительны. Их лопатки и выступ в виде складчатых граней напоминают один из восьмигранных мавзолеев Машада XI—XII веков с гране­ными, суживающимися кверху, раздельно стоящими ребрами⁴⁰. Нечто близкое отмечено исследователем и на малоизвестных памятниках Торт-ауз и Ходжа-Рушнаи в Сурхан-Дарьинской области⁴¹.

Мавзолеи типа Мир-Сайд Бахрам или Шабурган-ата крохот­ны. Будучи почти игрушкой в руках искушенного мастера, они не решали больших архитектурных задач. Но именно на таких произведениях «малой формы» проверялись, как на модели, за­мыслы зодчих. Их успех предрешал создание более крупных построек.

Соединительные звенья этой цепи обнаружены нами недавно в низовьях Кашка-Дарьи (мавзолеи Исхак-ата и его дочери из некрополя в селении Пудина близ Касана). Здесь угловые колонки теряют фигурную выкладку, а в убранстве стен и яру­са парусов появляются двухцветные узоры из красных н жел­тых кирпичей⁴⁴ (схема 4).

Трехчастное членение стен в ряде мавзолеев этой эпохи пред­ставляет собой известную традицию. Она связана с определен­ным техническим приемом. Такое членение стен было наибо­лее логично в четырехстолпном здании, где арки переброшены на стенку и опираются на несущие их пристенные колонны или лопатки. Соответственно и многоколонный зал вызвал бы мно­гочастное членение стен. Однако этот прием утратил, видимо, свою прямую связь с арочно-стоечной системой и использовался также в купольно-центрических зданиях. Так, мавзолей-мечеть Ходжа Иса близ Ширабада ⁴⁵ заключает прилежащее к мавзо­лею трехкупольное помещение мечети, каждому квадрату ку­пола которой соответствуют снаружи арочные ниши. Средний зал (мечеть с михрабом) и боковой зал отделены от зала с надгробием решеткой и имели отдельные входы, отвечающие наружному членению продольных стен. Лопатки и арки делят их на шесть неглубоких ниш. Опущенные пяты арок продол­жаются с отступом внутрь до цоколя (это напоминает арки в интерьере мавзолея Мир-Сайд Бахрам). Возникнув как мотив, выражающий конструкцию здания, они тогда же перешли и в оформление стен зданий вообще. Прием этот указывает на стремление придать арке более стройную, вытянутую по высо­те форму.

В сравнении с крупными мемориальными памятниками Хо­расана, Хорезма и Ферганы мавзолеи Мавераннахра той же поры кажутся более скромными в убранстве. Преобладал рез­ной и шлифованный кирпич.

Но имелись и мавзолеи, блиставшие резной терракотой и рез­ным штуком. Фрагменты портала мавзолея Ибрагима ибн Ха-сана (XII в.) ⁴⁶ говорят о полной победе на фасаде этого зда­ния резной терракоты, в основном естественных тонов, без по­ливы, но в центральных розетках — уже с бледной зеленовато-голубой глазурью. В мавзолее Хаким ат-Термези — единовла­стие резного штука ⁴⁷ (илл. 35). В стоящей рядом мечети резь­ба по ганчу легла поверх кирпичного узора. Стилистически рез­ной штук мавзолея и мечети Хаким ат-Термези тот же, что и во дворце правителя Термеза. Очевидно, архитектурный де­кор культовых и светских зданий был един.

Достигнутое в оформлении дворцов и жилищ переносилось в декор мечетей и мавзолеев. И, наоборот, опыт сооружения культовых зданий влиял на архитектуру гражданских соору­жений.

Зодчие были рачительными мастерами-строителями, то есть первоклассными практиками, а не философами, осмыслявшими свои идеи на бумаге. Но все, что выходило из рук мастеров этой эпохи, было проникнуто целостностью художественного содержания. Мастера исходили из личного опыта и вкуса, в основе которого лежала система художественного видения. А она была неразрывно связана с миропониманием, которое вла­дело в ту пору умами и чувствами людей — и тех, кто утвер­ждал свои феодальные права и привилегии, и тех, кто, под­чиняясь им, признавал освященную исламом непреложность установившихся в обществе отношений. Можно предполагать, что антифеодальные движения затрагивали так или иначе ук­лад жизни города, а с ним решали судьбу отдельных зданий или, способствуя демократизации городской жизни, вызыва­ли предпочтение, оказываемое определенным типам зданий. Но пока эти движения не приводили к ломке основ феодализма— градостроительное искусство и зодчество, предпринятое по ини­циативе эмиров, султанов, шейхов или садров, различалось меж­ду собой в области монументальной архитектуры не больше, чем богатый династический мавзолей в сравнении с более скромным мавзолеем шейха. Дворцы и караван-сараи, мечети и ханаки, минареты и мавзолеи — все виды монументальных сооружений возводились в сходных технико-экономических условиях, да и миропонимание зодчих, возводивших культовые и гражданские постройки, не знало существенных различий. Этим определялось и художественное единство всей архитекту­ры Мавераннахра XI — начала XIII века. Строительное искус­ство средневековья имело своим средоточием города. В сель­ской местности сохранялись, больше чем в городах, традиции раннефеодального зодчества, однако и сюда проникало влияние города, его успехи в области строительной техники.

В сельской местности архитектура жилища сохранилась луч­ше всего на некогда заброшенных землях Хорезма. Здесь вдоль сети каналов тянулись отдельными группами крестьянские не­укрепленные усадьбы. Каждое ответвление канала было свя­зано с определенной усадьбой. Одна из усадеб, наиболее круп­ная, составляла резиденцию князя. Усадьбы сохраняли некото­рые черты плана и архитектурного оформления замков и кре­постей, однако военно-фортификационного значения они не имели.

Усадьбы крестьян в комплексе Кават-кала ⁴⁸ представляли собой подобие недавних узбекских хавли: большой, замкнутый глинобитной стеной двор с группой прилежащих к одной из его сторон помещений. Это был многокомнатный дом с монументальным двухэтажным главным залом-приемной (михман-ханой). Внешне он походил на стоящий отдельно или стиснутый примыкавшими к нему помещениями кешк. Однако это не был уже замок. Стены и башни его были лишены бойниц и являли собой, по выражению С. П. Толстова, «утонченный декоративизм архитектурного стиля» ⁴⁹. Тонкие стенки, выступы вроде башенок, ряды полуколонок (гофры), архаизированная  рез_Ьба по глине — узоры из кружков, завитков и диагоналей, близко напоминающие мотивы на неполивной керамике того же времени. Конфигурация главного помещения в плане довольно причудлива. То это прямоугольник или квадрат, то два сомкнутых или пересекающихся под прямым углом кори­дора, то круглое помещение с широким обходным восьмигран­ным коридором, то узкий зал с двумя угловыми гранеными выступами. Внутри главный зал изобиловал бесчисленными стрельчатыми нишками, заполнявшими всю плоскость стен, на­поминая голубятню. Назначение подобных нишек (они отме­чаются также и в сырцовых зданиях с гофрами в Северном Хорасане) не вполне ясно. Обычно ссылаются на известное описание жилища ургенчского кадия у Ибн-Батуты (XIV в.), где говорится о зале, в котором были разостланы «роскошные ковры, стены обиты сукном и с множеством углублений, а в каждом углублении серебряные, позолоченные сосуды и иран­ские кувшины. Таков обычай у жителей этой страны убирать свои дома». Вместе с тем высказываются предположения, что в ниши вставлялись жерди и на них развешивались для суш­ки ломти дынь.

Если бы здания с ячейками в стенах возводились только для сушки дынь, то углубления для крепления жердей находились бы на продольных стенах зала (особенно в расположенных «глаголем»), между тем нишки располагаются во всех случаях и на продольных стенах и на торцах. Следует, по-видимому, согласиться с предположением, высказанным относительно того, что подобные каптарханы хорезмских усадеб XI—XII веков служили в неспокойные дни укрытием для добра, а в обычное время использовались в качестве подсобнохозяйственных помещений (для сушки винограда и приготовления виноградного сусла); нельзя исключить и возможность использования их в качестве палат для приема гостей в дни особых торжеств ⁵⁰.

Такие же или сходные усадьбы с залом типа каптархана были обнаружены во многих пунктах левобережья Аму-Дарьи и в районе древнего Мерва. Они были оформлены по традиции башенными выступами, вверху — зубцами. Вход был нередко выделен порталом со стрельчатой аркой.

Мы видим, как архитектура крестьянских усадеб приспо­сабливается в это время к новым условиям жизни. Убранство зданий сочетает элементы пластического декора со стремлени­ем к нарядности и богатству узора. Между архитектурой феодальных торгово-ремесленных городов и архитектурой крестьянских усадеб устанавливаются различия, связанные с условиями жизни в городе и сельской местности, но постоян­ной диффузии населения из села в город и обратному проник­новению художественных ремесел города в самые отдаленные пункты периферии сопутствует такое же взаимопроникновение архитектурных форм и идей. Это проявляется прежде всего в области монументально-декоративного искусства как обла­сти, наиболее тесно связанной с городским и сельским ремес­лом. Здесь устанавливается наибольшая близость, а порой и тождество художественных мотивов и форм, из которых скла­дывается как единое целое стиль архитектуры и монументаль­но-декоративного искусства эпохи (илл. 37).

Источник:

Разделы:  Главная / Информация о сайте / Искусcтво и История / Фото Искусcтво и История /